Отголосок патологоанатома, совершенно автоматическая мысль, возникшая где-то на задворках сознания: "Хорошо, наверное, быть теплокровным".
Орочимару широко улыбнулся и подумал о том, что непременно поцеловал бы сейчас парня в эти приоткрытые губы, такие соблазнительные, если бы только язык не был обвит кольцами по всему телу. Огорчённо вздохнув, он вновь улыбнулся и продолжил свою экзекуцию, вырывая всё новые и новые стоны и всхлипы из своего любовника, и хотя его тело не могло уже дать больше, саннину больше и не требовалось. Протянув кольца языка по всему телу немного дальше и не переставая при этом перетягивать возбуждённый орган Учихи, он извлёк из него пальцы и проник внутрь самым кончиком, продолжив умопомрачительные ласки, ведь язык был куда более гибким.  Освободившимися руками Орочимару обнял юношу за плечи, притягивая к себе так сильно, будто боялся потерять, сильнее даже, чем мускулистый язык-змея, опутавший их тела. Беспрестанно поглаживая-лаская Итачи по груди, ключице, плечам, шее, запутываясь пальцами в его волосах, касаясь его щеки или подбородка, саннин тяжело дышал, прикрыв глаза, двигаясь всё быстрее и сбивая ритм. Немыслимо изогнув язык внутри, он стянул кольца потуже и прошептал, задыхаясь:
- Ещё?..
Тело уже не слушалось своего хозяина, внизу живота всё просто пламенело, но Орочимару готов был сдерживаться и далее, лишь бы доставить удовольствие возлюбленному. В этом был даже некий азарт.

"Ненасытный... Хм..."
Распустив кольца языка на его плечах и талии, позволил парню опуститься на четвереньки, но при этом навалился на него сверху, заставив прогнуть спину, и возобновил движения языка внутри. Не переставая перетягивать его член у основания, он извивался внутри, обвивая языком свой собственный член. Двигаться становилось всё труднее, движения делались всё более рваными, дыхание неровным и судорожным; подгибались колени, было горячо, душно - возможно, из-за костра в помещении, но саннин знал, что не только от этого... Вскоре он протолкнул язык настолько глубоко, что смог ласкать им собственный член, двигаясь в диссонанс с ним, и движения эти были безумными. Обхватив запястья любовника, он стал растирать их своими холодными пальцами.

- Не так быстро, - голос перешёл на хрип, почти звериный, воздуха активно не хватало, - "Ты же знаешь, я люблю акробатические изыски", - саннин широко ухмыльнулся, словно удав. Дышать всё труднее и двигаться тоже - надо было что-то предпринять и чем быстрее, тем лучше. Совершив очередной мощный толчок, Орочимару навалился на несчастного Учиху, придавив к столешнице - с такой силой, что даже сумел проехаться на нём по столу, и затем резко перевернулся на спину. Поглаживая грудь юноши властными, ненасытными движениями, теребя соски и проводя ногтями по горячей чувствительной коже, он продолжал двигаться мощными рывками внутри него, чувствуя, что постепенно сходит с ума: парень был словно распят на теле змея, как на кресте. Подкинув бёдра вверх, он тут же потянул Итачи обратно, на себя, чтобы тот опустился на его член всем своим весом - и в следующий миг по всему дому раздался громкий, протяжный стон. Если бы случайный зритель сей пьесы не знал, чем занимаются на кухне двое мужчин, то он мог бы смело заявить, что там практикуется каннибализм или погребение заживо - это как минимум... Саннин мгновенно расслабил все кольца языка и втянул его назад. Тело выгнулось дугой и наступило умопомрачение... А потом долгожданный экстаз, длинною в вечность.

"А вот и главное блюдо - Орочимару по-киевски..."
Саннин устало улыбнулся, представив, как они выглядят со стороны - на дубовом столе, посреди посуды, приправ и столовых приборов. Славное зрелище. Лениво проведя ладонями по груди любовника, он коснулся его мокрого живота и скользнул руками чуть дальше, погладив внутреннюю сторону бёдер и разведя ноги ещё немного шире. Остановившись на ягодицах, он несильно сжал их и решительно толкнул Учиху вверх, помогая слезть с себя. Затем обнял парня за плечи, развернул лицом к себе и, блаженно прикрыв глаза, поцеловал его в губы - нежно и очень трепетно.
- Тебе понравилось?..- ласковый шёпот. А мысленно мужчина добавил: "Нда... Нехилый ужин..."

- Разумеется, возлюбленный мой! - Орочимару вальяжно разлёгся на столе - благо этот предмет мебели был дубовым, основательным, очень длинным и шестиногим - и, оперевшись на локоть, потянулся свободной рукой к блюду с лососем и взял себе один смачный "кусочек", размером с крышку от унитаза - другое сравнение просто не шло на ум, но аппетит от этого у саннина нисколько не испортился. Его вообще крайне трудно испортить чем-либо: годы изысканий в генной инженерии, десятки лет бытности патологоанатомом и зоологом одновременно давали о себе знать. Подцепив острыми ногтями подгорелую рыбью шкуру, он аккуратно потянул за неё и обнажил розовое аппетитное мясо, сочащееся соусом и кое-где даже кровью.
- Эх, Итачи... Я же на углях жарил, а на углях что-то спалить крайне затруднительно... Будешь? - вырвав из самой сердцевины, возле позвоночника, соблазнительный шмоток рыбьей тушки, он протянул его парню, - Осторожно, горячий.

На вопрос о температуре саннин лишь хитро ухмыльнулся и, заглотив одним движением оставшийся кусок рыбы, словно беспомощного кролика, он невозмутимо продемонстрировал Учихе раскрытую ладонь: подушечки пальцев были покрыты серебристыми чешуями, по форме напоминающие те, что на брюхе у змей - продолговатые и полупрозрачные. В следующий миг, как только исчез из пальцев горячий лосось, пропали и чешуйки, превратившись обратно в мраморную кожу.
- Это просто шутка. Но если ты кинешь мне в лицо кусок дымящегося осетра, я, скорее всего, очень сильно расстроюсь, потому что мне будет больно... - голос становился всё более ласковым. Орочимару на самом деле был не против того, что Итачи ласкал его руки, тем более под таким благородным предлогом, как приём пищи. Да и что значит "не против"? Он был всеми лапами "за"! Ухмыльнувшись, саннин оторвал острыми ногтями ещё один кусок рыбьей тушки и протянул его парню. Янтарный взгляд краше любых слов выражал его просьбу: "Продолжай, любимый".

Орочимару сейчас напоминал своим выражением лица сытого боа, пригревшегося на солнце. "Всегда бы так ужинать".
Протянув язык к оставшемуся огромному шмотку лосося на блюде, он заключил его в кольца, переломив ему при этом все рёбра, и лихо отправил себе в рот, заглотив всего в пару приёмов и облизнувшись. Всё это время он отдавал свою руку на растерзание Учихи, и теперь пришло время отплатить тем же. Придвинувшись поближе к любовнику, он принялся скользить языком по собственным пальцам - влажным и блестящим от сока, жира и слюны - то и дело касаясь невзначай языка юноши, стараясь поймать его, либо отрывая зубами кусочки мяса и ненадолго задерживаясь возле самого лица Учихи - так близко, что мог чувствовать его дыхание.

Обвив языком оставшуюся часть куска, саннин отпустил, наконец, руку и встал на четвереньки. Внимательно изучая янтарным взглядом чёрные бездонные глаза любовника напротив, мужчина едва заметно улыбался уголками губ. Немного наклонив голову вбок, он принялся неторопливо заглатывать ломтик лосося со своей стороны, постепенно втягивая язык, сжимая скользкие кольца на ароматном розового оттенка мясе, как если бы он ласкал его - медленно, лениво и немного жеманно. Вкус жареной рыбы, соуса и приправ постепенно смешивался с запахом юноши, таким манящим и соблазнительным, заставляя подбираться всё ближе к заветным губам. Гипнотизируя своим змеиным взглядом, Орочимару остановился в каких-то миллиметрах от лица Итачи и легко улыбнулся, предлагая ему сделать решающий шаг.

"Чёрт возьми, конечно же хочу!"
- Ммм, не отказался бы... - саннин подхватил ещё один ломоть рыбы и, ломая мускулистыми кольцами языка несчастному лососю рёбра, заглотил его в один присест, даже не прожёвывая. "Вот теперь я вроде бы сыт". Жадно облизнувшись и утерев рот тыльной стороной ладни, притянул к себе юношу, ласково обнимая за шею, и принялся аккуратно слизывать с его лица остатки соуса. Остановившись на его губах, едва прикусил их и тут же отпрянул, улыбнувшись.