В помещении была оглушительная тишина.
Действие лекарственных трав подходило к концу, и саннин ощутил резкую, жгучую боль в грудной клетке. Закашлявшись, он забрызгал столешницу кровью и скопившейся на языке желчью. Вытерев губы тыльной стороной ладони, мужчина решительно поднялся из-за стола и, не дожидаясь реакции Учихи, вышел из кухни, оставив на столе своё законсервированное сердце и пачку крепких сигарет - словно виньетка к его рассказу.

Захватив в лаборатории различных наркотических трав и настоек, он направился прямиком в спальню - благо здание было одноэтажным и по лестницам бегать не приходилось. Встав перед зеркалом, принялся снимать с себя персидские браслеты-кольца-бубенцы, в которых пребывал всё это время. Сорвав последний обруч со своей шеи и хлопковые фиолетовые штаны с атласными лентами, саннин подошёл к гардеробной и решительно распахнул тяжёлые кедровые двери. В этот раз он особенно не раздумывал о своём внешнем виде - штаны, унты и длинный плащ, доходящий до самого пола. Вся одежда была выполнена из животных шкур, как у инуитов крайнего севера. Дублёная кожа была чёрного цвета - вероятно, выкрашенная, а мех ослепительно белым, с длинным ворсом и тёплым подшёрстком. Облачившись в меха, Орочимару стал похож на дикого зверя с заснеженных вершин, но даже шкуры животных были неспособны согреть его в тот момент. Он распахнул высокое двухстворчатое окно, с наслаждением подставив лицо ледяному ветру, и, накинув капюшон, перешагнул через подоконник - прямиком в зиму.

Снег бил прямо в лицо, оставаясь на мраморной коже прохладными каплями, словно нежными поцелуями вьюги. Мужчина шёл ровно вперёд, оставляя за собой цепь из следов в глубоких сугробах, покуда не выбрался к берегу озера. 
Вдох. Лёгкие обожгло, заставив грудную клетку содрогнуться в спазмах острой боли. Достав из-за пазухи настойку, мужчина отхлебнул в два раза больше, чем требовалось, и стало понятно, что грудь заполнена ватой.
"Я не хотел, чтобы всё так вышло. Но как можно было поведать тебе о собственном безумии, как уберечь от меня? Я - полоз, обыкновенная рептилия. Мои чувства подвластны порой порыву ветра, как подвластна температура холоднокровного тела ящерицы солнечным лучам. Мне хватило всего лишь одного слова, чтобы умереть однажды, и теперь тысячи слов бессильны меня воскресить. Если бы только ты нашёл нужное сочетание звуков, понятное мне... Ведь человеческая речь - единственное, что роднит меня с людьми, и то, как оказалось, вскользь. Ты говоришь "люблю", но я не понимаю тебя. Я говорю "люблю", но я не знаю, каково это... Где-то слева болит... Нужно дышать, нужно двигаться, чтобы согреться... Орочимару, очнись, чёрт тебя подери! Вспомни, ты выживал и раньше - выживешь и теперь!"

После пары шагов у саннина просто закончились ноги, и он упал, обессилев. Подняв лицо, он обнаружил своё отражение в озёрном плёсе - оно показалось ему смутно знакомым... Ах, да. Тот маленький мальчик восьми лет. Смотрит испуганными глазами. А потом страх перерастает в злость и в непоколебимую уверенность... Орочимару с силой ударил по водной глади, не в силах больше смотреть на этого монстра со змеиными глазами. Когда рябь улеглась, отражения уже не было, а только белое небо. Только сейчас он заметил, что ветер утих и снежинки теперь мерно кружились в воздухе, тая на поверхности воды.

Пар изо рта. За спиной бескрайняя заснеженная пустыня, а за ней горные вершины и ледники. Над головой ярко-белое небо, затянутое пеленой облаков - такой мутной, что нельзя было отличить от земли. А впереди зеркальная гладь озера с отражением безупречной белизны этой маленькой вселенной. Орочимару отвязал от подмостков одну из лодок и, оттолкнувшись веслом от каменистого дна, отправился, куда глаза глядят - подальше от берега.

Совершив пару взмахов веслом, он разместил его на дне лодки и улёгся сам, невидящим взглядом вспарывая безупречное небо над собой. Снег устало кружил и таял на глазах, а саннин всё лежал, не мигая, укутавшись в меховой плащ и ватную тишину, царившую вокруг. Мир был идеален и абсолютно пуст.

Он стоял, опустив руки и внимательно вслушивался в каждое слово, страшась тяжким вздохом нарушить песню его души. Взгляд стеклянный, задумчивый, будто выключили свет с той стороны. Сердце стучало всё сильнее. Юноша рвал его в клочья своими словами - как же больно осознавать, что ты кому-то нужен. Вот оно, необъяснимое чувство. Слышал ли змей за свою жизнь слова любви? Он даже не научился её принимать, не то что дарить... Дышать становилось всё труднее. Лёгкие жгло, а пересаженное сердце дребезжало, как разбитые стёкла - "не верю, не верю...", словно заведённое. Стараясь подавить жалость к себе, слёзы, злобу, Орочимару вновь впился зубами в свою ладонь. "Как он может?.. Любить меня, потому что я тварь? Это немыслимо!" Слова любви резали по венам, а он всё вслушивался, затаив дыхание и прокусывая собственную руку в шестнадцати местах. Зачем он пришёл? Он пришёл к нему. Через снег, и холод, и бескрайнее небо. И он ценил его слова. Видел, с каким трудом они давались юноше, и сколько души он в них вложил. Так хотелось ответить ему тем же, но ведь слова саннина стали бы ложью - ровно в тот момент, когда мысль-чувство обрело телесную оболочку звука.
- Итачи. Я тоже... Я хочу любить тебя, - из глаз потекли слёзы. Нужное слово, решающй вдох, короткий миг любви - да, в этих словах была любовь змеи, только мужчина об этом не догадывался. Считал себя рептилией, мерзостной тварью, недостойной жизни. Быть может, он так никогда и не узнает, что был воплощением совершенной красоты...
"Ты замёрз. Ты весь дрожишь, твои руки так белы"
Орочимару распахнул плащ и укутал в него Учиху, прижимая к обнажённой груди. Мех ему позволит согреться своим теплом, ведь он человек, в отличие от саннина, который уже не чувствовал замёрзших конечностей. Обняв юношу крепко-крепко, он внезапно закашлялся, и на снегу появилась ещё пара кровавых пятен.

- Спасибо тебе... Я не уйду... Никогда, - слова, сказанные со всей душой, со всей любовью. Подняв заплаканное лицо, мужчина посмотрел на небо. Сердце кричит, бьётся в истерике, а губы беззвучны. Глотая воздух открытым ртом, захлебнулся кровью, вновь подступившей к горлу, и повалился на землю, на спину, прямиком в снег, увелекая за собой Учиху, прижимая его к груди, как некое волшебное создание. Продолжая изучать бездонное небо глазами, полными слёз, он прошептал:
- Итачи, не умолкай, прошу...
Подняв ослабевшие руки, кое-как выбрался из рукавов плаща и прижал к себе юношу сильнее, плотно запахнув тяжёлые меховые полы. Стало так спокойно, вот только сердце новое рвалось в клочья не понятно из-за чего. Кровь просто стекала из уголков рта тоненькими струйками, но саннину это было безразлично. Просто хотелось быть вместе с этим человеком, помочь ему согреться, помочь ему выжить.
- Говори со мной. Я хочу слышать твой голос.
Шевельнув рукой, он запутался ледяными пальцами в его волосах. Хотелось умереть прямо здесь и сейчас, запечатлев в вечности эти объятия.

- Вот незадача... А мне так понравились твои слова. Золотой стрелой в сердце - потому и кровоточит, - почти неслышно произнёс, пытаясь привести в норму все свои шесть чувств и понять, где он находится. Затем ругнулся на Учиху, но тихо, не со зла - за то что тому опять пришлось тащить на себе несчастную змею. Голова кружилась страшно, сердце отбивало удары гонгом по всему телу, а лёгкие саднило, но они упорно продолжали танцевать - вдох-выдох - как когда-то в далёком детстве. "Почувствуй себя слабым и старым, Орочимару... Ты просто несносен. Тварь. И, что самое главное, бессмертная тварь".

Глубоко вздохнув, он погрузился в ванную и в собственную печаль. Словно морозный воздух в лесу сохранил в себе все признания, а несчастной душе оставил лишь равнодушное "живи"...
Саннин с дичайшим шипением выскочил из "тёплой" ванной и упал обессиленно на мозаичном берегу, судорожно отплёвываясь подступившей к горлу кровью и размазывая её по лицу. Холоднокровное тело, да ещё и замёрзшее, было во сто крат чувствительней к перепадам температуры.
- Чёрт возьми... - Орочимару всё ещё орошал своей кровью и желчью мозаичные берега ванной, - От переохлаждения спасаются собственным теплом... а не наружним... ох... извозчик... уморил коней... - кашлянув напоследок, мужчина безвольно упал на пол, раскинув руки.

- Ммм, надобно алкоголетерапию провести, - погладив парня по волосам, саннин прикрыл глаза и смачно чихнул куда-то в сторону, окрасив стену красным, - Да что ж такое... Хм, Итачи, ты моё старое сердце, надеюсь, никуда не девал?.. А хотя чёрт с ним. Курить хочу... - он жалобно завыл, шмыгая носом, из которого всё ещё текла кровь.
- Хмм, тепло... - он зажмурил глаза и прильнул к Учихе, постепенно согреваясь, - А я уж было подумал, что ты меня сварить решил в наказание или просто потому что разозлился.
И тут ему нестерпимо захотелось в лес. Наверное, потому что быт чудесным образом разрушал все признания в любви, не оставляя места геройству. Смешно-то как. Он лежал сейчас и вспоминал все сказанные ему слова... "А теперь вот он фыркает на меня". Расстроившись, словно дитя малое, Орочимару фыркнул сам и отвернулся. Конечности ныли, постепенно приобретая чувствительность, а сердце дрожало пойманной птицей в клетке. И почему-то не унимался кровоток...

- И что же это?.. - проворчал саннин, но в следующую секунду покорно умолк и даже прикрыл глаза от удовольствия.
"Чёрт... Кровь - ещё не повод лишать меня радостей жизни!" - не отрываясь от губ Учихи, Орочимару неопределённо махнул рукой - казалось, просто так - но в следующую же минуту к нему подполз огромный боа с сигаретами, пепельницей и зажигалкой. Немного отстранившись от юноши, он всё же закурил, лежа на прохладном кафеле и меланхолично глядя в потолок. "Надо будет что-нибудь для него сделать... Непременно..." Заскулив, саннин прикрыл глаза и сплюнул подступившую кровь. Да, всё возвращалось в привычную колею, чёрт возьми! Секс, змеи и сигаретный дым... Не в силах разорвать этот круг, Орочимару скривил губы в саркастической ухмылке и понял, что по его щекам потекли слёзы.
- Итачи... Побудь со мной рядом, ладно? Просто рядом, просто вместе... Ведь я всё равно не смогу противиться твоим ласкам... Эхх. Сейчас было бы самое то - сказать, что я люблю его... Ммм, Орочимару, ты идиот!

- Чёрт тебя дери, Учиха! - он жалобно застонал, срывая дыхание от поцелуев и ласк. Нет-нет, только не снова... А тело предаёт, тело не слушается. Оно отзывается, вот только уже не на приказы хозяина, а на чужие ласки. "Может, мне клонировать себя и подарить ему своё тело, а? Или поместить свой мозг в банку, уж мозг-то он полюбить не сможет наверняка. И сигареты отнял! Госпади, за что такое мучение..."

Его мир постепенно рушился - с каждым прикосновением, с каждым поцелуем. Настоящие вещи всегда так не кстати.
"Не сгорай, Орочимару, не сгорай. Ты всё ещё жив, помни об этом. Всё хорошо, милый. Спи"
Такой тихий голос - тише любых голосов - умолк внутри головы.
"Я пытаюсь понять, чего ты хочешь от меня, Итачи... Неужели это вся твоя любовь, родной мой человечек? Ты так её теперь называешь? Я не знаю, почему я плачу. Прости, что ввожу тебя в смятение, я только путаю тебя... своими слезами... Ведь ты искренен, я верю. Но я обязательно подарю тебе всю свою любовь, я сделаю это. Чтобы ты смог понять наконец, какой она может быть"
Саннин и сам не мог понять, откуда такие странные, противоречивые мысли. Он просто не знал. Но так жгуче хотел подарить этому юноше весь свой мир, всю свою музыку, свои сны, свои легенды, но... Орочимару так боялся, что подарок останется неоцененным. То, чем он дышит - нужно ли это Итачи?..

Мужчина вздохнул и подчинился ласкам, закрыв глаза.