Тело непроизвольно напряглось. Саннин попытался расслабиться, но змеиные когти непроизвольно впились в камень, оставляя новые отметины. Не проронив ни звука, он склонил голову, прислонившись лбом к шершавому берегу бассейна. Почувствовав запах табака, он приоткрыл глаза и ухмыльнулся. Вытащив остатки сигареты из пепельницы, он одной затяжкой докурил её и затушил бычок. Никотин незамедлительно оказал своё воздействие на мышцы тела, и уже через несколько секунд Орочимару облегчённо выдохнул сизый дым, впуская в себя плоть возлюбленного.
- Всё хорошо, - он устало улыбнулся и провёл холодными мокрыми пальцами по волосам Итачи, наощупь, заведя руку за голову, - Спасибо...

- Ах, Итачи... - саннин прикрыл глаза, едва заметно улыбаясь. Его интонации, тихий спокойный голос, передавали всю ту нежность и любовь, что распускалась внутри пламенным цветком, разворачивая лепестки, постепенно, шаг за шагом, - Люблю тебя... - единственное, что он смог вымолвить в данный момент.
"Столько хочу сказать тебе, о стольком поведать. Ты принял меня вместе с моим прошлым, для меня это самое настоящее счастье. Ты даришь мне своё тепло, ты понимаешь мои мысли, ты видишь меня словно изнутри... Как я могу выразить всё это словами, как?.."
Обняв его одной рукой, прижал к себя сзади, поглаживая его бёдра. Орочимару напоминал себе сейчас главу львиного прайда - зрелого льва, чья шкура покрыта шрамами, а Итачи - хищную львицу, спрятавшую свои когти и заботящуюся о нём. Почему сравнение было именно таким, он не знал. Просто было приятно.
Подавшись назад, саннин сильнее прижал к себе тело юноши, но движения оставались всё такими же плавными, словно все острые углы сглаживала вода с её подводными течениями.
- А ты? Доволен ли? Может, тебе хочется чего-то иного? - хотя мужчина знал в глубине души, что эти вопросы были неуместными. Приятный полумрак, отблески свечей и ласкающий слух едва слышимый плеск воды наполняли души влюблённых покоем и нежностью... Словно сияние.

Орочимару застонал, словно раненый зверь - от небывалой сладости и сияния, охватившего, казалось, всё тело. Ощутив прикосновения тёплых рук, он выгнул спину и подался вперёд, навстречу ласкам, и одновременно раздвинул ноги чуть шире, обняв ими ноги юноши и притянув его к себе. Теперь их тела были сплетены, словно змеиные, их движения походили на танец, а голоса на песню. Не удержавшись от такого соблазна, саннин обхватил ладони Учихи своими, переплетая пальцы - ему настолько нравились его тёплые прикосновения, его изящные руки, приносящие наслаждение, что порой он чувствовал лёгкое головокружение, даже если касания были мимолётными... Что уж говорить о таких интимных ласках, как сейчас. Орочимару словно обнимал ладони возлюбленного своими, совершая движения в такт с ним, с той лишь разницей, что ласкал он не свою возбуждённую плоть, а руки юноши, его тонкие пальцы и соблазнительные запястья - мягко, ненавязчиво и очень трепетно.

- О, да от твоих ласк я давно стал безумцем, - саннин улыбнулся, очень радостно и искренне и, мягко перехватив ладонь Итачи, что ласкала его грудь, осторожно поднёс к губам и провёл по ней влажными губами, а затем и языком, прижимаясь щекой к его тонким пальцам, словно те были из горного хрусталя... Он не мог сказать с точностью, когда руки стали настолько важны для него, но вполне мог объяснить, почему. Человеческая ладонь с её пятилучевой симметрией - беспрецедентный случай в живой природе - являлась проекцией тела в общем, не только в связи с обилием нервных окончаний-связей, но даже внешне. Так, например, прикасаясь губами к основанию большого пальца, Орочимару ласкал шею юноши; влажно целуя в ладонь, дотрагивался до его живота, а медленно проникая между безымянным и средним пальцами ловким языком...
"И всё-таки это уже синдром"
Крепче обняв юношу ногами, он стал помогать ему совершать более глубокие и проникновенные движения - всё, чтобы его любимому было приятно.

В ответ на неосторожное движение Итачи саннин удивлённо распахнул глаза и коротко выдохнул, чуть сдавив при этом его руку, но смятение длилось недолго. В следующий же миг мужчина вновь принялся ласкать изящные руки возлюбленного, отвечая на непреднамеренную резкость преумноженной многократно нежностью. Казалась, он сейчас мог вынести абсолютно всё, любые истязания, будь то раскалённые иглы или ядовитые жала под кожу - главным для него было доставить наслаждение Учихе, потому он и продолжил невозмутимо свои изощрённые, почти извращённые ласки. Приподняв уголки губ в подобии полуулыбки, Орочимару принялся размеренно массировать ладонь юноши - сперва одним лишь кончиком, а затем и всей поверхностью языка, постепенно увеличивая темп и наблюдая за Итачи, как меняется характер его движений, сила, с которой он проникает вглубь и, безусловно, ритм.

Не обращая внимания на расцарапанные бёдра, саннин продолжал свои ласки, тихонько постанывая и прикрывая глаза от наслаждения...
"Орочимару, тебе не кажется, что ты несколько... увлёкся, ммм?"
Вздрогнув, саннин на миг остановился, замерев в каком-то миллиметре от ладони Учихи.
"Ты превращаешь всё в танец водяных змей, к чему бы ты ни прикасался"
Глубоко вздохнув, он оставил долгий влажный поцелуй на чувствительной коже запястья, оставляя некий осадок сладостного томления и умиротворённости на душе. Словно стерев влажной материей все предыдущие жесты, как излишне неточные линии с чертежа мироздания, Орочимару заставил тело юноши содрогнуться приятной волной тепла и вновь расслабиться. Мягко выпустив его руки из объятий, он виновато проговорил:
- Прости... "просто я неизлечимый параноик по части верхних человеческих конечностей, милый"... Я не хотел доставить тебе неудобства, - переплетая ноги, он прижал к себе юношу немного сильнее и обнял за талию, ласково касаясь кончиками пальцев его горячей кожи.

Понемногу ускоряясь и двигаясь навстречу Учихе, саннин невольно призадумался. "Странное создание - человек. Не знает всех возможностей своего тела так же, как и скрипач не знает предела способностей своей виолы. Просто потому что предела нет..."
Сердце неловко пропустило удар.
"Боже мой, ведь я никогда не задумывался о том, кто такой человек на самом деле. Быть может, меня сейчас обнимает целая вселенная своими изящными руками". Орочимару невольно улыбнулся. "Тела-души-мысли-действия... Ведь это сама Терра Инкогнита... Мы всё ещё так далеки друг от друга, но познаём шаг за шагом, в горе и радости, в смерти и рождении..." Ему казалось, что с каждым движением становятся ближе сами души. Безумная мысль, но сердце отбивало бешеный ритм в подтверждении этой догадки.
Со сладостным стоном запрокинув голову и устроив её на плече у возлюбленного, саннин лишь сильнее прижался к нему, повторяя изгибы его тела, движения и даже дыхания. Мысль, не дававшая покоя невольно сорвалась с губ вместе с очередным тихим стоном - наполовину вопрос, наполовину утверждение:
- Мы Одно...

"Мы едины"
Глухая мысль, пульсирующая в сознании. Только бы чувствовать его руки, только бы слышать его голос и содрогаться от его толчков - сильных и плавных одновременно. Откинув мокрые волосы со лба, Орочимару застонал - сильнее, нежели прежде. Не то от действий, не то от осознания единства с этим прекрасным юношей. Хотелось кричать, хотелось рыдать - Люблю!.. Одно лишь слово, но такое ёмкое и сокровенное.
Саннин выгибался в спине всё сильнее, стараясь вторить движениям Итачи и изгибам его тела. Прикрыв глаза, он вновь заключил его ладони в свои объятия - на этот раз не с целью контроля или извращённых ритуалов вуду, а просто потому, что ему не хотелось отпускать возлюбленного. Темп ненавязчиво нарастал и Орочимару сильнее прижимал к себе хрупкое и нежное тело... Ощущения нарастали наподобие цунами, и нестерпимо хотелось отдалить момент кульминации, но кровь закипала в венах, а дышать становилось всё труднее...
- Итачи, - хриплый стон, полный наслаждения.

Орочимару вновь застонал - на этот раз в интонации улавливалось некое разочарование, наслаждение, приятная усталость и непередаваемый жар одновременно. Когда он научился издавать столь многозначительные звуки со столькими оттенками цвета оставалось загадкой. Пытаясь по инерции ускорить движение, саннин принялся двигаться навстречу, притягивая к себе юношу ногами, но вскоре понял, что так быть не должно. Если его возлюбленный что-то задумал, то, разумеется, этим "что-то" не могло быть нечто плохое или неприятное. Покорно подчинившись, он попытался расслабиться и уподобиться волнам. Цунами гасятся на бездорожье так же, как и змеиный саннин усмиряет свой пыл во имя любви.
- Я... подчиняюсь.
Орочимару покорно склонил голову, глубоко дыша и прикрывая глаза.