Беспрестанное движение завораживало - ровное, чёткое и быстрое; каждое проникновение в истерзанную плоть приравнивалось к ножевому ранению. От  удара до удара проходила едва ли четверть секунды, но для саннина это равнялось целой вечности, и это существование в пределах одной жизни - от рождения к смерти - проходило для Учихи одним лишь острым, болезненным мгновением, не давая разуму погрузиться во тьму. Жажда наслаждения сейчас вполне могла довести юношу до могильной плиты, но едва ли Орочимару это волновало. Точнее было бы сказать, он просто этого не видел и едва ли он понимал, что в его руках находится жизнь возлюбленного, а не только его наслаждение. Распятое тело юноши дрожало, оно не подчинялось больше идеальному графику Орочимару, и мужчине приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы не дать ему повалиться на пол, и теперь Итачи скользил по стене вверх-вниз, словно кукла.

Его существование всё не прекращалось. Совершая "размеренные" по его мнению толчки, он понял, что ему надоело удерживать парня на весу, и со следующим ударом он повалил Учиху на пол, грубо потянув его за волосы влево и вниз. Приземлившись на него в невероятном, разрывающим нутро, движении и придавив своим весом к полу, саннин продолжил вбиваться в него с механической беспристрастностью. На чёрном кафеле по правую руку от него тянулись алые следы, образуя некий полумесяц. Красота события для змея принималась за совершенную.
Тело Орочимару не претерпело никаких качественных изменений. Казалось, что он сможет так двигаться ещё пару сотен вечностей, так и не приблизив оргазм ни на йоту. И он двигался, в то время как в голове царила мёртвая тишина и беспробудный холод.

Сквозь размеренные удары и умерщвляющие кольца холода, сквозь идеальную тишину до сознания доходили обрывки звуков и складывались в имя. Его имя. В следующее мгновение саннин откинулся назад, выпустив руки и волосы Учихи из стального захвата. Изливаясь в его тело, он не произнёс ни звука, лишь плотнее сомкнул бледные губы и прикрыл глаза. Расправив плечи и запрокинув голову, он молча наблюдал за крушением его чёрно-белого беззвучного мира, в то время как его тело извергало всё новые потоки семени, доставляя Итачи острую боль и не позволяя потерять сознание... Тело парня содрогалось вместе с телом саннина, приобретая постепенно оттенки цвета: для змеиных зрачков окружающее разбивалось на осколки, и сквозь трещины этого двухмерного пространства вытекали звуки и краски, уничтожая совершенную иллюзию. Змея постепенно умирала, оставляя место человеку, и это событие являлось случайным в череде смертей и рождений. Просто на этот раз госпожа Удача не скупилась на подзатыльники.

Когда Орочимару открыл глаза, он обнаружил истерзанное тело возлюбленного под собой, собственный окровавленный член как непреложное доказательство совершения преступления, алые следы на чёрном кафеле, который на деле оказался глубоким оттенком индиго, и осколки слов, будто эхом хранимые в воздухе. Дыхание перехватило - "Неужели опять?.."
Мужчина в ужасе отшатнулся от Учихи, ударившись при этом о стену плечом и хищно зашипев. Сознание вновь претерпевало ломку, словно после продолжительного наркоза. Саннин так и остался сидеть у стены, кляня себя за то, что появился на свет. Ненависть к самому себе сдавила горло тисками, не позволяя дышать, не позволяя даже помочь юноше. Он просто сидел и смотрел перед собой янтарным, полным ужаса, взглядом.
"Прости меня..."

Ужас во взгляде саннина сменился сперва немым укором, а затем и раздражением вперемешку с какой-то брезгливостью. С трудом поднявшись на ноги, он откинул волосы с лица, состроил очаровательный оскал и скрылся в неизвестном направлении.

Подобрав на кухне свои джинсы и рубашку, Орочимару захватил с собой бутылку рома и парочку питонов - для самоуспокоения. А когда он дошёл до ресторана, его не на шутку разобрало: казалось, звон битой посуды и поломанной мебели был слышен за пределами дачи, и все змеи судорожно искали укрытия.
- Это просто немыслимо! - взревел саннин, отшвырнув ударом ноги какой-то несчастный предмет мебеле на пару десятков метров по коридору. Голова питона, возлежавшего у него на плече нервно покачнулась от столь сильного толчка, - Я же мог его убить! - в потолок впечатался металлический поднос вместе с шестнадцатью бокалами, - Никогда больше! Никогда не поведусь на его просьбы! - от шкафа со скрежетом отлетели дверцы и проследовали за подносом, наверх, - Уйду в монастырь к чёртовой бабушке, пусть как хочет, так и ебётся, мракобес проклятый!.. - удар ногой с разворота, и в каменной стене осталась нехилая дыра, аккурат рядом с окном. Прохладный сквознячок несколько утихомирил Орочимару, да и питон нашёптывал ему нечто успокаивающее. Тяжело выдохнув, мужчина грузно опустился на баррикаду из обломков и откупорил бутылку рома, - Уф... За тебя, радость моя, - саннин почесал питона под подбородком, совершил смачный глоток и закурил, - Молодёжь проклятая...

Залпом допив бутылку пятидесятиградусного рома, Орочимару покачнулся и чуть не рухнул на ту же баррикаду из обломков.
- Всё в порядке... всё хорошо... Будем начинать всё с начала, - голос саннина был тихим и немного неуверенным, немного дрожащим, будто он вот-вот сорвёрся на крик, - Чёрт бы всё побрал. Неужели он так и не понял, что живёт под одной крышей со змеем-мутантом, а? - он машинально погладил питона по сытой довольной морде. Голос становился всё тише, превращаясь в шёпот, - Чёрно-белый мир, - произнёс это словосочетание задумчиво, немного обречённо. Помотав головой из стороны в сторону, он хищно зашипел, - Равнозначно безумию. Это необратимо...

Решительно поднявшись на ноги, он с размаха ударил пустой бутылкой об пол. Встав на колени, он прикоснулся ладонями к шершавой стене и опустил голову, тяжело дыша. Перед глазами всё плыло - мозаика пола, щепки, осколки... Подобрав заострённый осколок стекла, он поднёс его поближе и внимательно рассмотрел, любуясь идеальной треугольной формой, вытянутой и ровной, словно наконечник стрелы. На лице появилась слабая улыбка.
"Ты всё-таки достал меня, скотий бох. Я же отрёкся от тебя единожды, я вырвал у тебя свободу... Чего ты хочешь?"

Устало рассмеявшись, Орочимару прибил свою руку к стене осколком стекла. Стиснув зубы, он не проронил ни звука. Было острое желание ощутить себя человеком, но он знал, что это невозможно. Вопреки боли, Орочимару ввернул осколок как можно глубже, расширяя рваную рану. В конце концов он не выдержал и рывком потянул руку на себя, оставляя на ладони зияющую воронку - ровно между костями пястья, а на стене след окровавленной ладони и кусок стекла по центру.

Мысли роились в голове дикими змеями, заглушая боль. Саннин равнодушно осмотрел раскуроченную руку и понял, что рана отказывается затягиваться. Как в тот злополучный раз.
"Итачи, тебе вовсе не обязательно знать о Нём. Порой, лучше оставаться в неведении"
Тело мелко дрожало, ноги подкашивались, опьянение прошло сразу после травмы, и теперь саннин рисковал быть погребённым в собственных иллюзиях - кровь стекала с пальцев, оставляя следы на полу. Недолго думая, он выпрыгнул через дыру в стене - прямиком в ночь, в снег и бескрайний холод. Лишь на полу записка алыми буквами, ровным, мелким и немного небрежным почерком: "Любимый, прости. Сегодня тебе придётся ночевать одному".

Ему были знакомы те ощущения, что приносит с собой запах крови. Он также знал о том, что земля хранит в себе ужасные тайны и укрывает создания, которые ненавидят людей.
Он бежал сквозь снег, словно пытался догнать кого-то...
"Я в детстве мечтал стать верховным жрецом
Смотреть на безумный народ с неподвижным лицом
Видеть и чувствовать храм
И говорить всем богам
Прощай"
Добравшись до опушки леса, он, наконец, остановился, пытаясь отдышаться. Затем развёл огромной высоты костёр - нельзя было медлить. Хвороста было недостаточно, потому саннин повалил несколько деревьев, заставляя пламя расти до самых небес. Возле костровища незамедлительно образовалась проталина - снег растаял, обнажив вымерзшую каменистую почву. Саннин беспрестанно ходил вокруг костра, складывая печати. Огонь в янтарных глазах играл хищными отблесками, и мужчина казался самым настоящим божеством. Только лишь человеческие рваные джинсы и белая рубашка, перепачканная чем-то красным, заставляли поверить в реальность происходящего.

Очертив собственной кровью на холодной земле идеальный круг, Орочимару принялся расписывать некими символами всё свободное пространство между окружностью и костровищем, двигаясь по спирали. Он был похож на обезумевшего от голода комодского варана в эти минуты. Добравшись до пламени, он распростёр руки над костром, принося пламени в жертву собственную кровь.
"Ну же, появись, мразь. Я жду тебя. Или ты опять зашлёшь в этот мир жалкую шестёрку? Не недооценивай меня"
Отсчитывая секунды, саннин следил за окружающей его реальностью сквозь языки пламени. В его взгляде больше не было безысходности, либо апатии. Теперь он по-настоящему оправдывал своё имя, и от одного лишь вида этого змееподобного мужчины становилось страшно...

...Посреди заснеженной пустыни ровно напротив Орочимару, ярдах в дявяноста, снежные дюны пришли в движение.
"Хм, эта тварь будет посильнее Гаркаина и жаждой крови не уступит Ирринье, собаке-демону... Ты знал, кого за мной посылать. Отлично. Иди же сюда, отродье Чёрного Анаконды... Минди"
Казалось, что с гор начали сходить ледники, но это было лишь размеренное движение Змеи Минди, чья длина составляет десять миль. Она есть всякий горный хребет или песчаный бархан, именно её посылает Создатель, когда жаждет крови. Змея, несущая возмездие, может видеть и слышать на много миль вперёд, кажется, от неё невозможно спрятаться - те, кто согрешил, нарушил табу или каким-то иным способом навлёк на себя гнев Великого Змея, не могут укрыться от неё.

Змеиный саннин холодно улыбнулся, предвкушая встречу. Отдав свою кровь и совершив все эти обряды, он только что призвал в человеческий мир существо из своей черно-белой реальности... Перепрыгнув через костёр, он направился в сторону движущихся снежных холмов, вслушиваясь в свист ледяного ветра - голос Минди. Последнее, что он увидел - это огромных размеров пасть, походящая более на пещеру, и множество сталактитов и сталагмитов - зубов этой твари, с которых капал яд.

Пасть сомкнулась ровно на том месте, где стоял саннин, и его тело накрыла бесконечно-холодная и невероятно-белая волна снега и осколков льда. Когда улеглась вьюга, стало возможным увидеть недвижное тело Орочимару, пребывающее в коме. Его разум поглотил мир иллюзий - таких же туманных, призрачных и жутких, как и напавшая на него Змея.

Вокруг него были стены, они сужались, уходили в бесконечность коридором-пищеводом, порой превращаясь в двухмерные изображения, картины памяти. Орочимару шёл вперёд и видел перед собой одни лишь напоминания того, что он разрушил за свою жизнь. Эту беспорядочную цепь событий и жизнью-то сложно назвать. Череда вспышек - все сплошь чёрно-белые - и алым на них то, что нельзя изменить. С последним шагом саннин вступил в последнее событие - в самое начало, в то самое роковое мгновение своего бытия.

В ушах лишь ветра свист, он складывается в витиеватые фразы давно забытого языка, и саннин понимает эту нечеловеческую речь:
А ты знал, как найти ко мне кратчайшую дорогу. Хороший мальчик.
"Дорогу осилит идущий"
Я - тот, кто дал тебе звание бога, не забывайся.
"И отнял у меня последнюю каплю рассудка", - мужчина хищно улыбнулся, хотя прекрасно сознавал, что Голос находится где-то внутри, а его собственное тело в ином мире.
Я знал, что ты вернёшься. Не стесняйся, будь как дома. Подойди ближе и посмотри на себя.

Та невесомая, несуществующая точка зрения, которой был сейчас саннин, приблизилась к очередной вспышке света - воспоминанию. Картина будто живая: юноша с бледной кожей и змеиными глазами решает поиграть в бога и устраивает алхимическое пиршество перед костром, складывая печати только что изобретённых техник, чтобы шагнуть за грань и утерять свою человечность, стать бесчувственным, бесстрастным, бессмертным...

"Именно тогда всё окрасилось красным. Мало того, что я чудовище, так мне нужно было стать божественным чудовищем".
Орочимару охватила грусть-тоска, хотя он знал, что Здесь нельзя было испытывать эмоций, нельзя выдавать свои слабости.
"Я ошибался"
Как непостоянны земные твари в своих решениях.
Острая вспышка боли, жалости к самому себе, отчаяния, печали, скорби...
Окружающее пространство заполнил красный оттенок на фоне насыщенной тишины и свистящего голоса где-то в сознании:
Ты знал, что так будет.

Эхом от стен: Ты знал, что так будет...
"Я сомневался"
Как бы ни было больно сейчас Орочимару, как бы сильно он ни страдал, его успокаивала одна лишь мысль:
"Я рад, что Итачи сейчас далеко от этого места и не испытывает ничего подобного. Он счастливый человек, так пусть его жизнь останется нетронутой... Пусть он никогда этого не испытает"
Голос саннина становился всё увереннее.
"Чего же ты хочешь, Великий Змей? Или мне стоит называть тебя Пунджил? А, Создатель? Только не говори, что тебе необходимо моё тело - это так пошло, или что тебе нужен мой разум - это глупо. Я знаю, тебе требуется нечто, недоступное тебе, я прав?"
Вместо ответа Орочимару почувствовал лишь обжигающую боль, словно иглы пронзившую разум. Он знал, что ответа на свой вопрос не дождётся. Как и на вопросы о том, почему солнце восходит на западе, свет преломляется на семь цветов, а звук на идеальную октаву, которая заставляет трепетать душу. Просто время пришло. Зазнавшейся твари отстоять своё Я перед неизведанным Ничто, либо слиться с ним и утерять свою индивидуальность, свои черты и воспоминания. Слить свой разум в сточную канаву размером с океан и перемешаться с бесконечностью таких же отбросов как и ты.
"Я докажу, что я достоин жить в том мире, который я выбираю"
Боль только лишь усиливалась, а это могло означать только лишь одно - что он близок к цели.

"Ты - тот, кто жаждешь познать, что такое единство, но ты не способен это постигнуть, потому что ты в сути своей един. Тебе не познать единение двух половинок души, ты поглощаешь всё, с чем соприкасаешься. Когда-то давно ты разбил себя на мноество осколков и заложил в них магниты, чтобы они притягивались друг к другу и становились единым целым. Ты существуешь ради того, чтобы познать себя, ты бесконечно делишь свой разум, ведь сознание - это такая хитрая вещь, если её разбить на миллиарды кусочков, то каждый из них будет считать себя завершённой единицей, каковой считал себя я.

о ты никогда не познаешь себя, если поглотишь мою душу. Потому что у меня есть Любовь"
Приступы пронзительной, испепеляющей боли пронзили разум Орочимару и заставили шелохнуться его недвижимое тело. Он был всё ближе к своей цели, к своему Истинному Я, но Создатель - Великий Змей - не желал его отпускать.

"Я знаю, я буду Жить, покуда я Люблю его..."

Губы едва заметно шевельнулись, выдохнув имя - Итачи - и замерли вновь. Ему не хватало сил...