Орочимару тяжело вздохнул и погрузился в задумчивость. Прижимая к себе хрупкое тело Учихи, он немного покачивался, словно под гипнозом, от каждого удара своего сердца - холодного сердца змеи. По старой привычке выпустил язык и наощупь притянул к себе какие-то замысловатые курительные принадлежности - резную трубку из чёрного дерева с длинным мундштуком, кисет с табаком и подожжённую аромапалочку вместо огнива. Интересно.
Раскурив трубку, выпустил облако дыма и слабо улыбнулся.
- Я так боюсь, что ты исчезнешь, словно морок, с утренними лучами солнца... А я останусь один.
Он произнёс эти слова, обращаясь скорее к себе, нежели к юноше. Что в жизни давало ему наслаждение? Ему, холодному и расчётливому - змею, который подавляет свои эмоции изо дня в день, позволяя себе искреннюю улыбку лишь в ответ на приливные волны и ветер вдоль берега?.. Жизнь, прожитая в импровизации ми-бемоль-минор не позволяла ему вспомнить. "Лучше бы я прошёл мимо пирса, так было бы легче".
- Если ты исчезнешь, - мужчина замялся, - Возьми с собой мою печаль... Унеси её, сожги, уничтожь, прошу.
С этими словами саннин стремительно повалил его на пол и, навалившись сверху, поцеловал его в шею - судорожно, ненасытно и даже отчаянно.
- Я не знаю, не знаю себя... Я люблю чувствовать холодные шкуры змей, люблю считать выдохи, оставшиеся до полного удушья жертвы, люблю запах крови и страха и ненавижу своё отчаянное одиночество... Ни спасти, ни сохранить. Единственное, что сближает меня с человеком - это живая речь. Слова - словно прикосновения, но я не умею ласкать... - Орочимару закрыл глаза и прижался к Учихе, не в силах больше вымолвить ни слова.

Услышав последние слова, рефлекторно прикусил кожу на шее парня и тут же отпрянул. В его глазах был страх, переходящий в злость - такое неустойчивое равновесие грозило переломить тонкую ось его мира; чувства, словно запахи, беспрестанно перемешивались, становясь чем-то смертельно опасным, заставляя сужаться зрачки и быстрее биться сердце. Кратчайшей вспышки ярости хватило для того, чтобы отвести руку и ударить Учиху по лицу - резко, со всей силы. Из разбитых губ потекла кровь, даря змеиному разуму новый оттенок запаха, новый оттенок безумия. Это был его маленький кошмар - галактический взрыв, жаль что только в одной голове.

Янтарные глаза остекленели. Саннин невидящим взглядом посмотрел на свои пальцы, отмечая некий шарм в классическом распределении алого на мраморно-белом. Словно во сне, он склонился над юношей и прикоснулся губами к его окровавленным губам, бережно слизывая кровь.
"Ты видишь это? Видишь меня? Неужели тебе не страшно?.. Если бы тебе снились мои кошмары, ты бы сошёл с ума..."

Орочимару зашипел - злобно, словно гремучая змея, и хищно оскалился, обнажая безупречно острые зубы. Медленно слизывая выступившую кровь, высунул язык чуть ли не до подбородка, оставив им алые разводы. Грузно поставив руки на пол, опёрся на них, прижимаясь грудью к земле и царапая острыми ногтями бамбуковые циновки. Изогнувшись, он широко расставил ноги, согнув их в коленях, и злобно оскалился, показывая язык - словно огромный варан, драконоподобное уродливое создание, изобретённое природой только ради уничтожения. За какие-то мгновения и капли собственной крови Орочимару утерял те жалкие остатки своей человечности. Он становился всё меньше живым с каждым ударом сердца, одно лишь желание - крови. И он напал - стремительно, без лишних движений - вцепился клыками в плечо, разорвав мышечную ткань; напал с такой силой, что проволок Учиху по полу, сметая им медные чаши и шёлковые покрывала.

Поднявшись с пола, встал, немного покачиваясь, и небрежно вправил себе плечо, вывихнутое при падении. Оскалившись, он показал парню язык - развязно и очень нагло, словно гремучая змея, с выражением глаз "Заповедник Тахомы: смертельно опасные твари". Его стойка была вальяжной, голова немного опущена - волосы почти полностью закрывали лицо чёрным шёлком. Пристально изучая янтарным взглядом кровавые вихри трёх запятых в зрачках противника, Орочимару медленно двинулся по кругу, выжидая наилучший момент для нападения... Внезапно опустившись на четвереньки, он вновь бросился в атаку, на этот раз его целью было беззащитное горло. Острые когти, зубы и змеиная грация - на сей раз он не упустит свою добычу. Если природа и создала такую ядовитую тварь, как он, значит этому должно найтись применение. "Мужчина-змея" не имеет права на ошибку.

Проехав лишний десяток метров, Орочимару стремительно обернулся. Злость понемногу стихала, сменяясь хладнокровной жестокостью - больше никаких припадков гнева, ностальгии или апатии. Лишь холодный расчёт. Спустя пару мгновений храм стали стремительно обступать змеи - жители леса. Они шипели и извивались, создавая своими телами живой ковёр перед алтарём, их было безумно много. Разномастные окрасы, шелест, создаваемый беспрестанным коловращением, и лишь одинокий человек с мраморной кожей ровно посередине этого холоднокровного живого ковра. Рептилии словно по команде стали взбираться на бронзового будду, неотвратимо окутывая его своими телами, всё ближе и ближе к цели...
Саннин медленно поднял жёлтые глаза и встретился взглядом с безмолвным укором статуи. Ему не хотелось совершать лишних хдействий, гнаться за Учихой, тягаться с его кровавым мороком своим янтарным пламенем. Слепая и безобъектная ненависть, встревоженная поступком Итачи, текла раскалённым оловом по душе, оставляя ожоги, возобновляя течение мыслей в обескровленном сознании.
"Бог не хочет видеть зла. Зачем же ты меня создал... таким? Нет такой силы, которая могла бы унять мою ненависть, моё отвращение к собственному уродству. Да, я нашёл себе рай, я назвал себя "бох" - но что может сравниться с истинным безумием? Я один в этом мире. Я вечен, а вся моя боль - лишь иллюзия. Госпади... спаси и сохрани"

Орочимару едва заметно поклонился статуе, закрывая глаза.
По его приказу змеи остановились.

Орочимару опустился на колени перед буддой; змеи начали отступление. Вместо статуи теперь они окутывали своего хозяина, который, казалось, впал в транс. Рептилии ласкали его своими телами, касаясь невзначай его белой кожи, они скользили рядом с ним и ласково шипели, пытаясь его успокоить: "Ваши намерения суть Ваша воля, Хозяин. Мы сделаем всё, что пожелаете, потому что мы Вас любим..."
Саннин рассеянно гладил их по чешуе кончиками пальцев, размышляя о чём-то своём, на языке, давно забытом людьми. Его мысли текли теперь размеренно, извиваясь, словно змеи, и звучали нескладным для человеческого уха алфавитом.
"Всё хорошо... Вы можете уходить. Спасибо. Я буду в порядке"
Когда мужчина открыл глаза, ни единого пресмыкающегося рядом с ним уже не было. Воцарилась тишина.

Оглядевшись вокруг, Орочимару понял: если бы не змеи и не успокаивающая атмосфера буддистского храма, было бы этой ночью одним трупом больше. Как и всегда, впрочем. Такова жизнь змеиного саннина, и ничего ты с ней не попишешь.
Мужчина рассеянно отметил присутствие ещё живого Учихи и тихо произнёс, не поднимаясь с колен:
- Можешь спуститься. Можешь даже уйти отсюда. До рассвета осталось не более часа.

Саннин сощурил янтарные глаза и медленно поднялся с колен при первой пощёчине. Подойдя к Учихе вплотную и презрительно посмотрев на него сверху вниз, словно на какого-то невразумительного бурундука, Орочимару скривил губы и резко схватил парня за горло, отрывая от пола...
В это время небольшая медянка обвилась вокруг его щиколотки и едва слышно зашипела, умеряя пыл своего хозяина. Бросив беглый взгляд на рептилию, саннин неохотно поставил Учиху на ноги, но хватку не ослабил.
- Если скажешь ещё что-нибудь в этом же духе, - Орочимару зашипел, вступаясь не столько за себя, сколько за своих змей, - Будешь очень долго извиняться перед ними, - кивок в сторону леса, - И может быть даже собственной кровью... Учиха Итачи.
Хищно улыбнувшись, саннин впился в губы своей жертвы страстным поцелуем.

Помимо своей воли мужчина углубил поцелуй, позабыв свою суть - просто потому, что ему понравилось ощущать чужое тепло на своих мертвенно-бледных губах. Внезапно испугавшись этого нового, неизведанного ощущения "себя в нигде", Орочимару неловко отпрянул.
- Если я согреваюсь, значит я постепенно умираю... - прошептал неслышно, обращаясь к себе. Задумавшись, бросил беглый взгляд на небо, занимающееся утренней зарёй:
- Предрассветный час - по преданиям кельтов самый опасный, самый таинственный... Нужно возвращаться.

Поклонившись в очередной раз на выходе, Орочимару неслышной поступью змеи направился в сторону маяка, натягивая на ходу свою лиловую персидскую рубаху, повторяющую своим потусторонним светом предрассветное небо.

-------> Маяк