<------ Дом Орочимару

- Вот мы и пришли, - Орочимару ступил на тёплое дощатое крыльцо храма и едва заметно поклонился, сложив руки в молитвенном жесте. Ему нравилось это место - туманное, загадочное, расположенное за горной грядой. Здесь было тихо. Очень тихо. Ни привычных сверчков, ни птиц, ни шелеста листвы. Только лишь шёпот чистой озёрной воды, полусонный, потусторонний.

Пройдя немного вглубь, подошёл к алтарной части храма. По ступеням вверх взошёл на просторную площадку прямо перед огромной бронзовой статуей будды. Убранство хранило следы чужого присутствия - циновки, расшитые бисером подушки, чаши с фруктами, зажжённые благовония с привкусом сандала. Но саннин прекрасно знал, что это место давненько пустует. Таков был остров, таковы были местные законы мироздания.

Ситуация поражала своей неправдоподобностью и кажущейся комичностью - двое мужчин посреди туманного озера проводят ночь перед статуей будды на шёлковых подушках и покрывалах. Но для Орочимару таких вопросов просто не существовало. Он неторопливо обернулся и, улыбнувшись Итачи, прикоснулся к его губам.
- Здесь очень спокойно. Не приходится думать о том, что же станет с тобой завтра или в следующей жизни. Просто здесь нет времени, как мне кажется.

Если бы Итачи имел возможность видеть выражение лица саннина во время поцелуя, он непременно бы подивился его улыбке - немного детской и немного наивной. Орочимару было чертовски приятно в эти минуты обнимать хрупкое тело юноши в чёрном шёлке с красным подпалом, целовать его губы - робко и непривычно, словно обучаясь жизни заново. Учиха не имел раздвоенного языка, его глаза были с круглыми зрачками, а губы имели розовый оттенок из-за его теплокровности. Но от этого не становилось противно, или брезгливо, скорее даже наоборот - прекрасно.
Лиловый шёлк с золотом на белой холодной коже, серебряные полумесяцы в ушах и вертикальные зрачки гипнотизирующих глаз. Орочимару привык к своему телу и не имел ни малейшего понятия, что может быть иначе. Касаясь кончиками пальцем горячей шеи парня, саннин всячески старался попридерживать свой змеиный язык. Не из страха быть покусанным, а из вежливости к Итачи. Проведя ладонью по его плечу, саннин аккуратно приспустил шёлковое кимоно, обнажая безупречную кожу, которую, казалось, не замечал раньше.
Внезапно погрустнев, Орочимару отстранился от Учихи и сделал следующее: прямо перед лицом юноши своими острыми ногтями содрал кусок кожи с тыльной стороны левой ладони. Освежёванное место незамедлительно покрылось чешуёй, а затем и настоящей кожей - белой и гладкой, почти мраморной. Взглядом янтарных глаз меланхолично провожая свои метаморфозы, саннин глубоко вздохнул и выжидающе посмотрел на Итачи.
"Я не человек. Я всегда это знал, но не знал, как сказать..."

Сердце неловко пропустило один удар - как опрометчиво. Саннин едва заметно улыбнулся - одними лишь глазами, искрами на глубине янтаря. Никто ещё не целовал его рук до этого момента. Их касались лишь холодные чешуйчатые морды змей, их языки, но горячие трепетные губы, как это было сейчас - ни разу. Похоже на сказку. К чёрту власть, если есть возможность открыться и подставить своё ранимое нутро под удар обстоятельной жизни. Орочимару неторопливо приблизился к юноше, к этому чудесному источнику тепла в зыбком тумане ночного озера. Отрывистая фраза, произнесённая едва слышно, но уверенно. В тишине храма, словно металлом на металл, слова:
- Я доверяю тебе.

Чуть неровно выдохнул, когда Итачи прикоснулся к его шее. Долгожданное тепло было настолько близко...
Орочимару наклонил голову, открывая свою беззащитную шею - да кожа на ней восстанавливалась, как и на ладони, сосуды срастались, но такое животрепещущее переплетение дыхания, крови и холода делало её по-настоящему уязвимой.
Слов саннин на ветер не бросал - запах юноши, умиротворение храма, звенящая тишина вокруг, разбиваемая чужим дыханием, заставили его поверить в то, что люди -  не змеи. Подавшись немного вперёд, осторожно положил ладони на плечи Учихе, будто страшась, что морок исчезнет, как исчезают корабли в оазисах пустыни.

Сил удивляться уже просто не оставалось. Орочимару инстинктивно отшатнулся назад и тут же ощутил спиной бронзовое брюхо будды, которое было ненамного холоднее самого саннина. Замерев, мужчина так и остался стоять на фоне Гаутамы - обнажённый, с распростёртыми руками. Змеиные изгибы тела, мраморная кожа, чёрные длинные волосы и серебряные украшения - Орочимару был похож на божество. Словно храм строился именно для него, и подаяния приносили именно ему, а статуя будды являлась лишь постаментом - несовершенным без змееподобного идола с янтарными глазами.
Облизнув пересохшие губы, саннин неторопливо раскинул руки, разместив их поудобнее в изломах статуи, и покорно склонил голову в знак согласия, едва заметно улыбаясь при этом. Теперь его распятое тело было отдано во власть юноши, стоящего перед ним на коленях.

Запрокинув голову, скривил губы от столь нежного обращения. Ощущения были непривычными, их невозможно было передать словами, зато с лёгкостью выразить едва слышным стоном, изгибом шеи и выражением глаз. Облизнув губы, Орочимару неторопливо заскользил языком по собственной шее, груди, плоскому животу - со сладкими стонами, он никогда ещё так не стонал - едва слышно, прикрывая глаза; он ласкал себя, потому что ему нравилось чувствовать себя божеством, нравился юноша у его ног, нравились его размеренные действия, его тёплые ладони и влажные губы...
Дотронувшись кончиком языка до его шее, саннин начал неторопливо вылизывать его кожу, такую нежную, словно молодое вино.

Случайному гостю представилась бы следующая картина: бронзовая шестирукая статуя цвета речной воды; белое, словно из расплавленного серебра, человекоподобное существо, раскинувшее руки, словно на распятии, из чьего рта лиловой змеёй скользил, изгибаясь, огромной длины язык, лаская изящное тело юноши, стоящего на коленях перед ним, словно на алтаре, принося в жертву всю свою нежность и страсть...

Извиваясь до боли, вжимаясь спиной в холодную бронзу и запрокидывая голову, Орочимару шипел. Он стонал, издавая звероподобные выкрики - полу-человек, полу-животное, полу-растение; если бы деревья имели голос, они бы молили о пощаде, склоняясь покорно перед ветром, яростно гнущим их податливые стволы к земле, но даже этот клич не имел бы в себе столько оттенков чувств, столько переливов, откликов на незабываемые прикосновения. Орочимару был беспомощен. Он был распятым богом...

Откинув голову вбок, саннин прерывисто дышал, прикрыв блестящие влагой глаза. Проведя дрожащими пальцами по щеке, убрал с лица прилипшие мокрые волосы за ухо и, глубоко вздохнул - так, что стали отчётливо видны рёбра, все до единого. Посмотрев на Учиху немного безумным взглядом, растянул тонкие губы в ухмылке, немного змеиной и немного хищной.
Он не думал, что эта пытка закончится так скоро, ему совсем не хотелось возвращаться на землю, но возможности были столь заманчивыми... Орочимару улыбнулся. Спокойным тихим голосом ответ:
- Да, я хочу. Но с одним условием: научи меня, - он облизнулся, - Научи меня быть человеком, - шипение змеи.